Вилла Фоскари, прозванная "Мальконтента" (Недовольная)
1551-1560 стр.1
Она появляется из-за поворота всегда неожиданно, вырастая из-за кулис плакучих ив, окаймляющих берега Бренты. Если подойти к ней с воды, это может стать одним из сильнейших архитектурных впечатлений всей жизни. «Мальконтента» утопает в зелени, её фасад, смотрящий на воду — всегда с флегматичной тенью на челе - образует вокруг себя островок особой сдержанной тишины. Построенная на обводном канале, отведённом подальше от некогда оживлённой навигации Бренты, вилла Фоскари сегодня - будто вне времени.
«Будет очень удобно и красиво, если строить на берегу реки, ибо во всякое время можно будет за небольшую цену отвозить урожай на барках в город, не говоря о том, что летом она дарует прохладу и прекраснейший вид, а угодья, сады и огороды — душа и отрада виллы — будут орошаться к превеликой её пользе», — писал Палладио. Но эта вилла, как сразу видно по её зачарованной уединённости, ничего не хочет знать о «великой пользе». Возведенная в стороне от суеты Бренты, перед нами не сельская ферма, но скорее некий приют Светлой Печали, царство вожделенного покоя и оазис отрешённости. А река если и нужна, то лишь затем, чтоб вы могли эффектно и бесшумно приблизиться к вилле на гондоле.
Берега Бренты хотя и плоски, но живописны: виллы сменяются парками, посёлками и садами. Ближе к устью по обеим сторонам реки тянутся луга. То и дело, чуть ли не каждые пятьсот метров — очередная усадьба-красавица. Здесь, в непосредственной близи от столицы, «отстраивался» венецианский патрициат. «Сия езда весьма приятна ради построенных по обеим сторонам сей реки палат, принадлежащих венецианским нобелесам или шляхетству», — читаем в записках братьев Демидовых от 9 декабря 1757 года.
Франческо Гварди, Виллы по Бренте, ок. 1776
Сейчас Брента столь же пустынна, как тот канал, на котором стоит Мальконтента. В наши дни тоже можно, следуя берегам Бренты, насладиться тем, что некогда звалось «мир венетийских вилл», — их так много, что сбиваешься со счёту. Хотя многие из них уцелели, общий контекст увы подпорчен безнадёжно безликой архитектурой ХХ века. Эта последняя, по выражению Бродского, "изуродовала облик Европы не хуже любого Люфтваффе". Истины ради заметим, что облик Западной Европы (в частности, Венето) был в действительности изуродован американскими и русскими бомбардировками.
Нынче здесь покой и благолепие, полное затишье, - а весёлая жизнь на этих виллах била когда-то ключом. Усадьбы на Бренте были приютом летней привольной жизни. Каждая из них — сама себе Версаль, маленькое летнее государство: свои придворные, концерты, шуты и парковые увеселения. Здесь эту дачную жизнь описывал не Чехов, но Гольдони - за семь поколений до него - в Трилогии дачной жизни (Trilogia della villeggiatura). Насколько можно судить, экзистенциального надрыва там не наблюдалось, — никаких "неоконченных пьес для механического пианино", а бренчали вовсю на клавикордах да флиртовали. Развлечения шли непрерывной вереницей, домашний театр и импровизации поэтов. Музыка не стихала и по ночам - от виллы к вилле разъезжали освещённые факелами плоты с небольшими симфоническими оркестриками. Заезжие кастраты доводили до исступления чувствительных барышень невероятными своими руладами.
Невольно вздохнёшь: как мало осталось от этой жизни, как мало зафиксировано на бумаге, в живописи... Так в театре, самом эфемерном из искусств: прошёл спектакль, опустили занавес — и всё, если ты не видел этого, то никогда больше не увидишь. Вот и здесь - всё улетело, улетучилось как дым, в трубу вечности. Все эти шалости, изобретательные летние проказы, весёлые визги у фонтана, игра в шарады и серсо, жмурки-прятки, и прыг-скок в ночной сад к нетерпеливому автору тайной записки, и как ни в чём не бывало утренний туалет у раскрытого окна, во избежание сплетен… Страсти по рысакам и экипажам, дрессировка лошадей и вольтижировка, верховая охота всей гурьбой… Улетучились приглушённые беседы у камина, свежие политические анекдоты балагура-соседа, посланника при Османской Порте, гнев опального деда-сенатора на ножах со властью, признания в любви кузине, - но сводня не дремлет и - обручение с другой: ах, эти аристократические интриги клановых козней. Завершены чопорные танцы, прошли хлопотные роды, отпели сановного дядюшку-жуира в домашней капелле; вскружив головы двум синьоринам, уехал знатный гость со двора в диковинной своей карете, — словом, три с лишним века полнокровной жизни дворянских усадеб.
Впрочем, кое-что пожалуй и уцелело - на страницах книги, написанной как раз владельцем одной из здешних вилл: это «Аркадия на Бренте, или изгнанная меланхолия» (1667) его высокоблагородия Джованни Сагредо, где среди аристократических бесед, сотканных из колких и блестящих реплик, ассортимента элегантных светских игр, променадов и дивертисманов превосходно воссоздана золотая атмосфера эры дачного эдема.
Да ещё, пожалуй, в тот исчезнувший мир дают нам в полглаза заглянуть милые жанровые зарисовки-юморески Пьетро Лонги и Тьеполо, поймавших с поличным немало интимных моментов из жизни последнего века Венеции.
Заглохнет эта жизнь только с наполеоновским нашествием, и в серьёзном XIX веке уже не воскреснет.
Джандоменико Тьеполо, Портрет семьи в саду усдьбы 1750-е.
...А началась всё великолепие с человека по фамилии Фóскари. Из этого рода в XV веке вышел деятель, ставший в истории Венеции одним из самых властных и «переломных» дожей. Франческо Фоскари, стяжавший дожеский трон в 1423 году, решил, что Венеции мало быть морской державой, мало быть центром огромной торговой империи Средиземноморья. Следует положить конец островной изоляции города в Лагуне, обратившись к наземному господству. Бросив клич «Вперёд, на запад!», Фоскари упорно проводил политику расширения владений Венеции на континенте.
В конце его дожества материковая территория Венеции вобрала в себя земли от реки По на юге, озера Гарда на западе («споткнулись» о миланских Висконти) и до Альп на севере и Далмации на востоке. Правда, цена этих захватнических войн оказалась велика. Венеция начинает уступать гегемонию на морях наседающим туркам, начиная терять свою репутацию "Царицы морей".
Политическая карьера Фоскари закончилась печально. Высший орган государственной власти, Совет Десяти, признал его политику ущербной и недальновидной и, возложив всю вину за ход мировых событий на дожа, вынудил его к унизительной отставке (второй случай за всю историю венецианской государственности). Впрочем, Фоскари находился у власти и так дольше всех других дожей — 34 года. На третий день после унизительной отставки гордый Фоскари умер от разрыва сердца... Был ли прав Совет Десяти, историки спорят до сих пор. С одной стороны, из-за экспансии внутрь Италии венецианцы, действительно, ослабили военно-морской потенциал на восточном направлении, что способствовало успехам турок и закончилось захватом ими Константинополя в 1453 году. Но с другой, Фоскари в преддверии открытия «нового пути в Индию» в 1492 году, как в воду смотрел, будто предвидя для Венеции перспективу этих завоеваний, оказался как раз дальновиден как никто из современников. Для нас же сейчас важно, что именно его действия станут предпосылкой для возникновения на территории Венето такого явления, как вилла.
Будто в ознаменование того, что Франческо Фоскари первым из дожей сделал решительный шаг в сторону материка, вилла Фоскари возвышается у самого устья Бренты, — в местности, прилегающей к лагуне. Она стоит наподобие неких триумфальных ворот вглубь Венето на пути в волшебный мир венетийских вилл. И ей, по чести, пристало быть первой в их череде.
Как только Фоскари открыли эстафету, уже через полвека Брента превращается в своеобразное загородно-дачное продолжение Большого канала, вдоль неё принялись отстраиваться венецианские патриции. На протяжении почти четырёх столетий — с XVI века по XIX Брента безмятежно оставалась резиденциальным адресом венецианской элиты. Находясь в непосредственной близости от столицы, в любой момент можно было быстро добраться на лодке до Дворца дожей и править вволю. Чем и занимались века напролёт, в частности, господа Фоскари, олигархи с тысячелетним стажем.
Вилла до сих пор принадлежит семейству. Что больше уже не принадлежит семье, так это построенный во времена дожа Франческо фамильный дворец на Большом канале — самый импозантный из готических палаццо. Ныне это здание Университета. В этом — некогда ещё и богато раззолоченном — палаццо разворачивалось одно из центральных светских событий конца XVI века. В 1574 году в Венецию приезжает король Франции, последний из Валуа, 23-летний Генрих III, экстравагантный сын Катерины Медичи, сбежавший с трона Польши на вакантный французский трон и прихвативший с собой драгоценности польской короны. Фоскари удостоились чести принимать царственного проказника в своём городском дворце. Изрядно покутив в Венеции, монарх наведался и на виллу, перенесясь, так сказать, из лучшей готики в лучший ренессанс.
Джанбаттиста Тьеполо, Посещение королём Генрихом Валуа венецианской виллы. 1745
Венценосный гость остался в восхищении от дачи и проведённого здесь времени, милостиво заметив, к вящему удовольствию синьоров Фоскари: «Я нахожу, что это здание — единственное, которое способно соперничать с тем» (городским дворцом). Сказано грациозно, но непонятно, насколько искренне или по недомыслию мог он восхищаться этой архитектурой и фресками. У сиятельных господ Фоскари, хотя и родовитых не менее Валуа, ему, как монарху, по всем законам жанра, должно было быть несколько неуютно. Как справедливо замечает Муратов, «ионический портик Мальконтенты принадлежит к чистейшим и счастливейшим созданиям Палладио: есть нечто от девственной архаичности в пропорциях его, и если в портиках виллы Ротонда жива мечта архитектора о Риме Августа и Траяна, то вилла Фоскари вся светится суровой улыбкой старого республиканского Рима». Идеалы же старого республиканского Рима здорово диссонируют с такой вещью, как наследственная династическая власть, даруемая в силу принадлежности к определённой фамилии и подтверждаемой свыше помазанием от Бога. Венецианские патриции были убеждёнными республиканцами, именно на древнеримский манер. Две диаметрально противоположные легитимации власти: в одном случае исповедуется принцип «Благо государства - высший закон» (salus rei publicae suprema lex), в другом, воплощённом Генрихом: «Воля монарха — высший закон» (voluntas regis suprema lex).
Республиканский строй зиждется на личных заслугах, а не на наследственных правах, в этом кроется его тихий упрёк монархической модели власти. Недаром отменно функционирующее государственное устройство Республики люто ненавидели представители абсолютистского менталитета (и, с другой стороны, конечно, демократы — за аристократичность). Прямота отношений патрициев между собой как между равными — поскольку каждый из них мог «путём заслуг» добиться верховной власти — указывало остальному служилому дворянству на пропасть, всегда имевшуюся в монархиях между священной особой короля и его придворными с их ревностностью о степени приближённости к царственной особе, капризному источнику закона и благ.
Подспудно из этой архитектуры, как мы скоро убедимся, прозрачно сочится совсем другая идеология, нежели монархически-абсолютистская. Пока же рассмотрим фасад с чисто эстетической точки зрения.
В этом ионическом портике, высоко поднятом над землёй будто на пьедестале, есть что-то человечье и живое, прав Муратов. Как в остальных виллах, здесь сказалось мастерство Палладио в делах монументализации, во исполнение непростого завета Витрувия «строить значительно» (cum auctoritate). Причём Палладио умеет заставить здание «играть мажорно», используя самый что ни на есть будничный, «бедный» материал. Сегодня, в силу приятной обшарпанности фасада, хорошо видно, что сложена вилла из простого кирпича, не исключая и колонны (кроме баз и капителей, каковые проще вытесать из камня). А сверху — штукатурка. Катон Старший ставил себе в заслугу и в укор расточителям, что его деревенский дом даже не был оштукатурен снаружи. Некоторые исследователи полагают, что и Фоскари следовали примеру Катона, и изначально кирпич оставался демонстративно незакрашен.
Вилла Фоскари, подобно своему современнику, собору Василия Блаженного в Москве (строились в одни и те же годы), полихромна, точнее бихромна: в чередующуюся горизонтальную полоску. Перемежаются красное (точнее, тёмно-розовое, цвета лососины) и белое. Красная подушка цоколя — белый цоколь — красные колонны — белые капители — красный архитрав — белый фриз, красный подфронтонник, белые консольки, красный ободок фронтона, белое поле фронтона, красный верх фронтона и черепицы. Белое и красное — геральдические цвета Фоскари. Бихромная чересполосица — в десять приёмов (столько же, сколько колонн в портике). Любопытно также, что все фрагменты красного цвета (la base, la colonna, l’arcitrave) в итальянском языке обозначаются словом женского рода, а белого (zoccolo, capitello, frontone) — мужского. К чему бы это?
В наружности виллы сочетаются типичные элементы как венецианской, так и античной архитектуры. Главный фасад развёрнут к воде, и дом «прорезан» насквозь от портала к окну в сад — это венецианское. От античности - портик на высоченном цоколе и лестница берут за образец один уцелевший римский храмик недалеко от Сполето, что в Умбрии, весьма хорошо известный Палладио. Угловые волюты — взяты из храма Мужской Силы, которые он заметил и облюбовал в бытность свою в Риме. «А капители на углах портика — двусторонние, чего, насколько помнится, я нигде больше не встречал. Но так как эта композиция показалась мне красивой и изящной (bello e grazioso), то я воспользовался ею во многих постройках», — простодушно пишет Палладио в Трактате.